Шестикрылый Серафим - Страница 13

— Меня зовут Брадис, а не Градус. И в отличие от Бориса Львовича, которого я очень хорошо знаю и люблю, я всю жизнь собирал не монеты, а красивых девушек. Может быть, именно поэтому я всегда плохо уживался с деньгами. Жизнь вообще штука несправедливая, Сашенька. Вы позволите мне, старику, вас так называть? Теперь, когда у меня вроде бы уже есть деньги, девушки меня, к сожалению, стали интересовать значительно меньше. Но у меня есть страшно интересные фотографии. Вот, например. С этими словами Евгений Карлович с неожиданной для его возраста легкостью встал и подошел к стеллажам. Потом, видимо, вспомнив что-то, обернулся и спросил меня:

— А что, собственно, вас больше всего интересует?

— Все, — скромно ответила я. — Но сегодня больше всего-то, что связано с наркотиками.

— Так вы по делу «химиков» к нам прибыли? Талантливые ребята! Менделеевы! Кулибины! В домашних условиях сварганить такое! Никакой Бабе Яге не снилось, — восторгался Евгений Карлович, продолжая перебирать папки на стеллаже.

— А вот и наркоманы, — сказал он, достав пухлый зеленый том.

Это был альбом, который уважаемый, криминалист лично собирал более тридцати лет.

Евгений Карлович начал листать толстые страницы, и на меня посыпались фамилии, имена, клички, адреса.

— Вот это Ангелочек, — рассказывал Евгений Карлович, — он жил на Лиговке. Убили его свои. Мухлевал Витя с марафетом или, научно выражаясь, фальсифицировал наркотики. Бит бывал за это нещадно, однако должных выводов не сделал, и зарезали его в конце концов из-за двухсот граммов лактозы, которую он пытался выдать за высококачественный героин. А вот это — Софи Лорен.

С фотографии на меня смотрел милый, интеллигентный мужчина лет тридцати пяти с огромными черными глазами и бархатными ресницами.

— Володей его звали, высшее образование, художник-портретист, иконы реставрировал. А на Софи Лорен действительно был похож. Одна из первых жертв американской синтетики — фенциклидина или каких-то его производных, я уж точно сейчас не вспомню. Решил полетать, приняв дозу. Друзья пытались удержать, да куда там. Человек в этом состоянии страшен, боли не чувствует, сила в нем просыпается звериная, откуда что берется. В общем, раскидал он их всех и выпрыгнул с четырнадцатого этажа. Разбился вдребезги. Кошмарная смерть.

Казалось, рассказам этим не будет конца, но Евгения Карловича позвали к телефону в соседнюю комнату.

— Извините, Бога ради, Сашенька, я постараюсь надолго вас не покидать. Нечасто, знаете ли, меня посещают такие приятные дамы.

Лесть я приняла с благодарностью. И пока Евгений Карлович разговаривал по телефону, я стала листать альбом. И через несколько страниц наткнулась на фотографию удивительно красивой молодой женщины в белом халате и кокетливо сдвинутой набок медицинской шапочке. Я пыталась вспомнить, где я видела это лицо, но не могла.

Вернулся Брадис.

— Что вас так заинтересовало, Сашенька? — спросил он, видимо, обратив внимание на мое напряженное лицо.

— Извините, Евгений Карлович, но, по-моему, я знаю эту женщину. Кто она?

— Ой ли? — усомнился Евгений Карлович. — Неужто вы в нашей онкологической больнице лежали? Ведь это прелестное дитя там работало. Сразу после окончания медучилища и до самой смерти. Она коренная ленинградка, но вы говорите, что в Ленинград приехали впервые. Где же вы могли с ней познакомиться? Посмотрите внимательнее.

И он рукой прикрыл отдельные части фотографии. Исчезла медицинская шапочка, халат, лицо на фотографии становилось мне все ближе, и уверенность моя крепла, но вспомнить я ничего не могла.

— Попробую-ка я все-таки проверить, — сказал Евгений Карлович, глядя на мои мучения, и снял трубку телефона.

— Коленька, дорогой, не сочти за труд скоренько посмотреть мне, есть у меня одна архивница, Семина Лариса Николаевна, уроженка Ленинграда, я выезжал на труп, если не ошибаюсь, в октябре семьдесят девятого. Я же знаю, ты ничего не выбрасываешь. У тебя там на нее ничего нет по Москве? Мишин, говоришь?… В семьдесят восьмом году? Спасибо, родной. Очень тебе признателен.

И тут я вспомнила. Это была та женщина, которую я видела со Славой на Калининском проспекте весной 1978 года и из-за которой устроила ему скандал. Вернее, пыталась устроить.

— Я вспомнила, Евгений Карлович. Вы говорите, ее звали Ларисой? Я не была с ней знакома, но однажды видела ее с человеком, который для меня очень много значил.

— У вас прекрасная зрительная память, Сашенька, ведь, почитай, шесть лет прошло. Вам бы в розыске работать. А каков портрет! Сам знаменитый Белкин снимал. Натан Яковлевич. Слыхали про такого?

Фамилия Белкин была мне знакома. В «Огоньке» недавно печатался репортаж о его фотовыставке. Опубликованные в журнале фотографии запечатлели известных, сразу узнаваемых людей, но первое ощущение было такое, будто это не снимок, а живописный портрет. Знаменитости на фотографиях не катались на лыжах, не сидели за роялем, не творили за массивными дубовыми столами бессмертные произведения. Белкин снимал только лица. Но в этих лицах было все: и характер, и прожитые годы, и, мне казалось, даже будущее.

— Интересно, как же удостоилась скромная наркоманка сниматься у самого Белкина? — спросила я…

Евгений Карлович рассмеялся. Ленинград — город маленький, это вам, Сашенька, не Москва. Все друг друга знают, особенно старожилы. У этой фотографии очень простая история. Зять Белкина, между прочим, прекрасный врач, Орлов Юрий Романович, в то время заведовал онкологическим отделением, в котором работала Лариса. Какой-то у них там был юбилей, и он попросил тестя сфотографировать его медсестричек. Так появилась эта фотография. А буквально через неделю Лариса погибла. Списали это как несчастный случай. Она умерла от передозировки морфина. Вместо обычного, однопроцентного, у нее было две ампулы десятипроцентного, который обычно используют ветеринары. Маркировки на ампулах не было, это дело обычное. Видно, кто-то дал ей эти ампулы, а до того долго таскал их в кармане. Хотя, пожалуй, в этом случае хоть часть маркировки сохранилась бы, а ее не было совсем. Но как могла Лариса, классная медсестра с почти десятилетним стажем, не обратить внимания на то, что ампулы-то необычные, у них и стекло толще, и качество его другое, и прозрачность. Морфин в таких ампулах, как правило, поступает с Чимкентского химфармзавода. Эти ампулы, знаете ли, Сашенька, такие желтоватые, специально из другого стекла, чтобы избежать путаницы. Впрочем, этого она могла, конечно, не знать. Но не заметить разницу она не могла. Мне тогда эта версия с передозировкой не понравилась, хотя объективно все вроде бы в нее укладывалось. Двери заперты, следов присутствия посторонних в квартире нет. Однако мне все же не верится, что это, просто несчастный случай.