— Нужно, Юрочка, придумать, нужно. Ты же профессор, а не первоклассник. Придется тебе подтверждать свой авторитет. Причем делать это надо быстро. Дед профессионал, каких мало. Хватка у него бульдожья. Пока он в больнице, у него возможности все-таки ограничены. Но, как только он выйдет, он может размотать и то, что в отдельной палате твой Сахиб отлеживался совсем не потому, что тебе хотелось личную жизнь Лоры устроить. Надеюсь, понимаешь, что до этого ему остался один, от силы два шага, поверь моему опыту. Я в свое время это раскопал в течение недели. Что, не веришь? Значит, договорились? Завтра-послезавтра я тебе позвоню. А ты думай, Юра, думай. Ну, пока!
Июнь 1984 г., понедельник, Москва-Ленинград (по телефону)
— Константин Сергеевич? Это Сухов из МУРа. Помните такого?… Да-да, именно, который Алик. Слушай, не в службу, а в дружбу, я тут копаю наши онкологические больницы по поводу ампулированного промедола. Очень много попадается перепаянных ампул. А они клянутся и божатся, что такие прямо со склада получают. У тебя ничего похожего нет? У вас же в городе есть онкологическая клиника… Говоришь, все тихо? Да что-то я не очень в эту тишину верю. У меня тут два главврача такое наколбасили… А у тебя там, в онкологии, нормальный мужик?… Как говоришь? Орлов?… Ну это хорошо, что в контакте. Говоришь, Брадис у него сейчас лежит?… Да что ты? Неужели рак у старика? Нет? Ну, слава Богу! Ну, раз Брадис там, значит, там все чисто. Ладно, спасибо. Будет что — позвони, пожалуйста…
Июнь 1984 г., понедельник, Москва-Ленинград (по телефону)
— Юрий Романович? Приветствую тебя. Как дела? Как супруга?
— Спасибо, все в порядке. Как у тебя?
— Все нормально, работаю. А у тебя что нового на работе?
— Как обычно, дел невпроворот. А тут еще заведующая терапевтическим отделением — помнишь, я тебе рассказывал? Блокадница, Берта Лазаревна, на днях в Карловы Вары уезжает. Печень подлечить. Вместо нее парень молодой остается руководить. А за ним самим глаз да глаз нужен. Но что поделаешь, тут путевку достали горящую по случаю, а она у нас самый старый врач. Решили ей подарок сделать.
— Мне бы кто такой подарок сделал.
— А ты себе тещу заведи, как у меня. Она тебя не то что в Карловы Вары, хоть в Люксембург отправит по профсоюзной путевке. Торговля, брат, — сила!
— Да-да, молодец у тебя теща! Кстати, Юра, я успокоился. Ты помнишь, я тебе говорил про свою болячку? Ты мне еще сказал, что анализ надо сделать, и как можно скорее.
— Помню, конечно. И как анализ?
— Сказали, что все чисто. Жить буду.
— Вот и хорошо, а то я беспокоился. А где ты делал? У себя?
— Нет, в платной поликлинике. Я, собственно, из-за этого анализа тебе и звоню. Видел, как ты волновался. А так, в общем, с нашей встречи ничего не изменилось. Все по-старому.
— Спасибо, что позвонил. Ты меня больше так не пугай своими кустарными диагнозами. Если у тебя опять какие-то подозрения появятся, лучше сначала анализы сделай…
Сентябрь 1984 г, г. Москва
Все лето 1984 года я провела в бесчисленных командировках по заданиям редакции, изучая общественное мнение и мнение работников милиции на местах о проблемах борьбы с пьянством и алкоголизмом. За год, прошедший после памятных приказов 1983 года об усилении ответственности должностных лиц милиции за нарушения регистрационной дисциплины, я почувствовала серьезные перемены в отношении моих бывших коллег к работе. Особенно это касалось розыскников, которые теперь стали называться оперуполномоченными. Захлестнутые валом зарегистрированных преступлений, многие из них утратили веру, что когда-нибудь смогут добиться хотя бы кажущегося былого благополучия в оперативной обстановке. Бесконечные нарекания в адрес работников уголовного розыска в соответствии с законами диалектики перешли из количества в качество и в результате не только отбили у них желание работать, но и существенно снизили авторитет сыщиков как среди, других милицейских служб, так и у населения.
Эти командировки оставили у меня тягостное впечатление. Как-никак я была юристом, хоть недолго, но и сама поработала в милиции, а главное — у меня было свое представление о том, каким должен быть сыщик.
Уголовный розыск, а точнее, его профессионалы, всегда были для меня душой милиции. Профессиональные сыщики, конечно, были плохо приспособлены к обыденной жизни. Если разобраться, то эти люди были очень неудобны в семье, тяжелы в дружеском общении, но, честное слово, их было за что любить. Прошло много времени с тех пор, как не стало Славы Мишина, но моя, так и неналаженная личная жизнь подсказывала мне, что только его я действительно любила. Его образ так и не удалось ни вытеснить, ни поколебать. Когда о милиции хотели сказать что-нибудь хорошее, то писатели и режиссеры выбирали для этого именно уголовный розыск. И теперь мне показалось, что из милиции безжалостно выдирали душу и на ум приходило сравнение с тем соловецким мужиком, выбросившим шестикрылого Серафима в кучу дров, приготовленных для растопки. Мне стало страшно. Неужели то, что происходит, приведет к тому, что скоро в уголовном розыске не останется таких, может быть, неуживчивых людей, но честных профессионалов, как Алик Сухов или мудрый Евгений Карлович? Вернувшись в начале сентября в Москву, я позвонила Алику на работу. Его сосед по кабинету Саша, уже узнававший меня по голосу, сообщил мне, что Сухов находится в командировке и будет не раньше чем через неделю.
Переполненная впечатлениями от своих поездок, я хотела поделиться ими с Брадисом, а заодно спросить о здоровье и поинтересоваться, как у него дела. Я ведь не звонила ему все лето. Домашний телефон не отвечал, а на работе мне ответил незнакомый голос. Я положила трубку, у меня потемнело в глазах. Евгений Карлович умер вскоре после нашей последней встречи, так и не выйдя из больницы.