Шестикрылый Серафим - Страница 35

— Интересно, как? У тебя есть конкретные предложения? Запретить МУРу их ловить? Это же международный скандал! Ведь во всем мире борются с наркотиками.

— И кстати, во многом проигрывают. Там тоже есть идиоты, считающие, например, что бороться с наркотиками при помощи рок-музыки все равно, что бороться с венерическими заболеваниями, узаконив проституцию.

— На что это ты намекаешь?

— Я, с позволения сказать, намекаю вам на то, что любым делом должны руководить профессионалы, а не демагоги. И предлагаю вернуться к нашей проблеме.

— Ну-ну, послушаем. Конечно, запретить милиции ловить сбытчиков и производителей наркотиков нельзя. Так же, как и нельзя освободить их от уголовной ответственности. Здесь мы связаны не только общественным мнением, но и подписанными нами международными соглашениями и конвенциями. Однако можно существенно затруднить работу по этой линии, если сделать потребителей и сбытчиков соучастниками одного преступления — незаконного оборота наркотиков. В этом случае потребитель уже не будет так охотно рассказывать, у кого он купил товар, потому что сам будет прятаться от милиции, которая будет иметь все основания его арестовать. Если внести такое изменение в Уголовный кодекс, оно никому не покажется странным. Наркомания — это страшное зло, надо будет показать по телевидению пару-тройку фильмов с детьми-уродами и прочими ужасами, чтобы подготовить общественное мнение. У нас к запретительным мерам привыкли, глас народа будет требовать если не ликвидации, то уж по крайней мере изоляции всех наркоманов. Кстати, по-моему, ленинградское общество трезвости именно этого и добивается. А вы эдак мягко, по-отечески предусмотрите для наркоманов всего лишь уголовную ответственность.

— Так ты мне опять предлагаешь и невинность соблюсти, и капитал приобрести?

— Точно так. Вам ведь нужны деньги?

— Слушай, погоди-ка! Ты же говорил, что про это как про негативный опыт писал наш теперешний майор. Не напортит ли он нам чего?

— Не думаю. Мы за ним присматриваем, ведет он себя тихо, на рожон не лезет, с начальством ладит. Да и здоровье у него последнее время не очень. В этом году уже месяца полтора проболел. Ненужной активности он не проявляет, да, думаю, и не будет проявлять. Ему ведь всего год до пенсии остался.

— Но ты за ним все же приглядывай.

— Постоянно держу в поле зрения. Я же говорил, что с ним рядом — мой человек. В случае чего мы его быстро приструним.

Март 1987 г., г. Москва

Наряду с событиями, потрясавшими страну и вносившими в нашу жизнь неожиданные перемены, 1987 год был памятен для меня вторым крупным объяснением с Суховым. Оно касалось чисто бытовых проблем. В целом Алик, периодически живший со мной под одной крышей, меня вполне устраивал, тем более что он добровольно взял на себя часть обязанностей по дому. Правда, выполнял он их без особого энтузиазма, но добросовестно, и если, уезжая в командировку, я оставляла ему записку с просьбой сдать белье в прачечную, то могла не сомневаться, что моя просьба будет выполнена. Собственно, с такой просьбы все и началось.

Отбывая в очередную поездку, на этот раз в Харьков, я попросила Сухова сдать в стирку постельное белье, которого накопилось неприлично много. Алик и сам собирался куда-то уезжать, но пообещал мое задание выполнить. Вернувшись из Харькова, я обнаружила на диване три больших пакета с чистым бельем, завернутых в бумагу и перевязанных бечевкой. «Тоже мне, квартирант! — раздраженно подумала я. — Неужели трудно было разложить белье в шкафу. Принес и бросил — как одолжение сделал!» Усталость взяла свое: я сбросила пакеты на пол и улеглась спать. Но на другой день все-таки позвонила Сухову на работу. Его коллега Митрофанов сказал, что Сухов еще не вернулся из командировки. Квартира моя и в самом деле была в таком состоянии, что я не сомневалась — Алика здесь не было по меньшей мере несколько дней. «Интересно, когда же он успел получите белье?» — удивленно подумала я, начав распаковывать тюки. Каково же было мое изумление, когда на своих простынях и пододеяльниках я увидела новые метки взамен стершихся старых, пришитые явно умелой и аккуратной женской рукой. Такие метки были пришиты и к совершенно новому комплекту постельного белья, купленному определенно не мной. Объяснение этому могло быть только одно, и оно привело меня в ярость. Ну, Сухов! Ну, подлец! Погоди, приедешь — сразу у тебя ключ отберу. Ведь просила же, чтобы не водил сюда баб!

Ярость моя, однако, сменилась полным недоумением, когда в прихожей на полочке под зеркалом я увидела ключ от своей квартиры. Сухов оставил ключ! Интересно, что это означает? Алик больше не собирается сюда приходить? Я его чем-то обидела? Что, в конце концов, происходит?! Пока я в растерянности пыталась найти ответ на эти вопросы, раздался звонок в дверь и на пороге появился Сухов собственной персоной.

— Здравствуй, Шуренок, — Алик привычно потянулся к моей щеке. Но я сердито увернулась.

— Как это понимать, Сухов? Мы же с тобой договаривались, что ты сюда баб водить не будешь. Я никогда не лезла в твою личную жизнь, но своих девок води куда угодно, только не ко мне! Это же надо такое придумать — заставить ее пришивать новые метки, а потом оставить ключ! Прямо Эзопов язык. Я, мол, Шурочка, просьбу твою не выполнил, условие нарушил, а потому как человек порядочный больше на твое хорошее отношение рассчитывать не могу. С чем и остаюсь. Так, что ли?

— Ну, Маринина, ты даёшь! — протянул Алик. — Человек, можно сказать, с дороги, не емши — не спамши, бежит, чтобы с тобой увидеться, поскольку ему на работе передали, что ты звонила и разговаривала каким-то непривычно-возбужденным голосом, а тут, оказывается, семейная сцена намечается. Ты уж давай, Шурочка, по порядку, пожалуйста. Что за метки? Что за ключ? А то я что-то не возьму в толк с дороги.