Шестикрылый Серафим - Страница 36

— Сухов, кончай дурака валять. Я же просила тебя сдать белье в прачечную. Кто к нему метки пришивал? И откуда новый комплект появился?

— Я же говорил, что он — волчара.

— Кто? — не поняла я.

— Кто-кто, дядя Саша. Митрофанов. Как меня подставил! — сокрушался Сухов, но не очень искренне. — Придется мне отдуваться.

— Ну-ну, посмотрим, что ты выдумаешь, — скептически, бросила я.

— История, Сашуня, которую я тебе расскажу правдоподобна до безобразия. Дело в том, что я уехал в командировку на следующий же день после твоего отъезда. Совершенно естественно, что сдать белье в прачечную я не успевал. Это, как ты понимаешь, меня страшно смущало. Мечусь я по кабинету весь в раздумьях: как бы выполнить этот свой квартиранский долг, И слышу за стеной топот. Думаю себе: что бы это было? Выясняется, что друг мой Митрофанов с девушкой познакомился, поразившей его своей молодостью, красотой и невероятными познаниями в области истории. Студентка она, понимаешь ли, исторического факультета МГУ. И так все хорошо у них сложилось, что надо бы пригласить ее куда-нибудь, чайку попить в домашней обстановке. Для развития, так сказать, отношений. А некуда. И смотрит на меня старый волчара Митрофанов такими печальными глазами, что сердце у меня не выдержало, и я сломался. «Смотри, — говорю, — дядя Саша, помогу я тебе подорвать моральные устои, а за амортизацию квартиры и, как я полагаю, постельных принадлежностей, поскольку чаем общение у вас вряд ли ограничится, снеси-ка, мил-друг, белье в прачечную. Я тебе его там на диване оставлю. Диван, — говорю, — в исправном состоянии. А вот насчет чистого белья большая напряженка. Так что когда соберешься чай пить, подумай на эту тему. Белье получишь обратно, ключ оставишь в квартире на полочке под зеркалом, дверь захлопнешь и сделаешь вид, что никогда там не был. И за все это будешь любить меня вечно. Или еще как сочтемся». Вот и сочлись. Я почему-то думал, что вернусь раньше тебя, и все тут проконтролирую. Поняла?

— Красиво врешь, Сухов, — холодно сказала я. — Интересно, как бы ты в квартиру попал? Ключ-то вот он на полочке лежит.

— Эх, Шурик, Шурик! Не хочется мне тебя расстраивать, да, видно, придется. Все эти замки дверные исключительно от сквозняков, и уж будь спокойна или, наоборот, неспокойна, но и твой замок не лучше остальных. Тем более я столько лет его знаю, что могу открыть чем угодно. Хочешь, продемонстрирую?

— Может быть, замок сменить?

— Не надо. Смысла никакого нет. Только дверь расковыряют. Да и где гарантия, что новый будет лучше старого. Поставить хороший импортный может совсем плохо получиться. Уж очень ты любишь ключи терять. От импортного замка ключ потеряешь — намучаешься. Болванок нигде нет, чтобы копию сделать, да и дверь придется ломать.

— Ты мне, Сухов, зубы не заговаривай. Ты мне лучше честно скажи: ты мою квартиру в притон превратил? Меня это вообще-то не устраивает.

Алик, который за время своего рассказа успел снятъ куртку и сварить кофе, пока я покорно его слушала, стараясь не растерять боевой настрой, замолчал, разливая кофе в чашки. Поставив их на стол, он жестом пригласил меня сесть. Лицо его сделалось серьезным.

— Послушай, Александра, я ценю твое дружеское расположение ко мне. И я надеюсь, ты поверишь мне, что это связано не только с тем, что у меня есть ключ от твоей квартиры и я имею возможность ею пользоваться. Но это обстоятельство существенно облегчает мне жизнь. Между прочим, люди, и дружат для того, чтобы облегчать жизнь друг другу. Кроме тебя, у меня есть еще друзья, которым я также многим обязан, а они, в свою очередь, чем-то обязаны мне. И мы стараемся помогать и облегчать жизнь друг другу. Конечно, делается это так, чтобы не затрагивать при этом интересы третьих лиц. Я имею в виду именно интересы, а не амбиции. Я прекрасно помню твою просьбу или даже требование не водить сюда баб. И мне казалось, что я ее воспринял правильно. Ведь скажи честно: ты до сегодняшнего дня ни разу не заметила, что здесь в периоды твоего отсутствия бывал кто-то, кроме меня? И не случись этого дурацкого прокола у дяди Саши, ты бы так ничего и не почувствовала. Видимо, не приняли у девочки белье из-за стершихся меток, она и пришила новые. Неудобно было Митрофанову упереть из родного дома простыню — он купил тебе комплект в подарок. Что случилось? Нарушена неприкосновенность твоего жилища? Повергнуты во прах твои высокие нравственные устои? Поколебалась твоя уверенность в моральном облике советского милиционера? Или тебя смущает само присутствие в твоей квартире посторонних? Я знаю тебя как нормального человека и могу предположить, что скорее всего — именно последнее. Но ведь тебя никогда, насколько я знаю, не коробило, когда твои подруги приходили сюда для свиданий со своими знакомыми.

— Ну, знаешь, Сухов! Это все-таки моя квартира. — Кто же спорит, конечно, твоя. Тут и возразить нечего. Тогда будем считать, что я просто не оправдал оказанного мне высокого доверия, а, следовательно, лишаюсь определенных привилегий, сопутствующих этому доверию. Я именно так должен тебя понимать?

В первый момент мне очень хотелось сказать «да», но я тут же спохватилась, с ужасом поняв, что наше объяснение зашло слишком далеко. Да, мне неприятна была мысль, что в мое отсутствие на моем диване занимаются любовью какие-то посторонние люди. Но разговор принял такой оборот, что я понимала: если я буду настаивать, то могу потерять Алика. В конце концов, не настолько уж все это неприятно, чтобы нельзя было стерпеть. Я помнила, как по-доброму, даже участливо относились ко мне и Шурик Колесников и тот же Митрофанов: когда я разыскивала Сухова, они всегда спрашивали, не могут ли чем-то мне помочь. Припомнила я и набитый продуктами холодильник, который «организовал» Колесников к моему приезду из командировки, когда Алик болел. Да и вообще, десять лет общения с работниками милиции не прошли для меня даром. И если уж на то пошло, я сама говорила Сухову: «Чувствуй себя здесь как дома». А коль это его дом, то почему он не может привести сюда кого считает нужным?